На следующей остановке выхожу и я, вместе с киргизом. Молодой человек – его зовут Эрмек – выглядит из рук вон плохо. Его лицо и руки запачканы кровью. Тем не менее, никто не позвонил ни в милицию, ни в скорую помощь. Эрмеку 25 лет, он приехал из Бишкека, столицы Киргизии, и уже полгода работает в Москве на фирме, отрядившей его уборщиком в метро за 410 евро в месяц. "Что вообще случилось?" – спрашивает Эрмек на ломаном русском языке. Мужчина напал на него сзади, объясняю я. "Я собирался заплатить", – говорит Эрмек и разжимает кулак. На ладони я вижу две смятых десятирублевки и монету в пять рублей – в сумме это как раз стоимость одной поездки.

Никакого сочувствия к иностранным рабочим

Киргизу надо бы в больницу. Около нас останавливается машина, но как только водитель замечает киргиза, запачканного кровью, он сразу же уезжает. Затем тормозят "жигули". Водитель, молодой русский парень, стриженный под машинку, с честным лицом, посадив нас в машину, жмет на газ и делает вид, будто ничего необычного для него в этой поездке нет. Внезапно он останавливается и выходит. Достает из багажника тряпку и протягивает Эрмеку, который сразу прижимает ее к носу, откуда все еще идет кровь. Когда мы подъезжаем к Боткинской больнице, Эрмек вежливо спрашивает: "Тряпку отдать?" Русский только мотнул головой.

Эрмеку кажется, что поездка в больницу бессмысленна. "Черных они не обслуживают". "Черными" в Москве называют всех кавказских и азиатских гастарбайтеров. Многие видят в них незваных гостей, которые якобы отнимают у москвичей рабочие места, неаккуратны и чуть ли не все поголовно – отъявленные преступники. Но работой, которую делают "черные", а это строительство домов или уборка улиц, никакой москвич заниматься не хочет.

Недоверие в уголках глаз

Сестра в приемном покое отправляет Эрмека в отоларингологическое отделение. Народу этой ночью немного. В холле дюжина медсестер сидят и переговариваются. Взгляд у всех усталый и безучастный, в нем читается неприкрытое недовольство.

Молодая врачиха открывает дверь кабинета. От одного ее взгляда в жилах стынет кровь. "Заходите", – говорит она голосом, в котором слышится металл. Эрмек напуган. Он молчит. "Обратно в приемное, – возмущенно требует врачиха, – пусть заполнят историю болезни". У киргиза из носа все еще идет кровь, но дама в приемном отделении совершенно спокойно продолжает расспрашивать его о подробностях нападения. Особенно ее интересуют детали – номер троллейбусного маршрута, время и название улицы. "Где работаете?" – "В метро", – отвечает Эрмек. Что-то ей в этом ответе не нравится. Она переспрашивает несколько раз и в конце концов неохотно записывает в историю болезни: "Метро". Вероятно, она считает киргиза обманщиком, у которого нет страховки. В чем-то она права: работодатель не застраховал киргиза.

Нелюбимые евразийцы

Назад к врачихе. Та холодна и недружелюбна, как и раньше. "Садитесь", – приказывает она. Она и молодой человек с черными волосами примерно одного возраста. До 16 лет оба они жили в одном государстве и имели одинаковые паспорта. Сегодня их связывает только одно – стремление как-нибудь прожить на небольшую зарплату.

В советское время азиатские республики не могли прокормить сами себя, постоянно можно услышать в Москве. А теперь неблагодарные твари хозяйничают в столице. Тем не менее, ни одна строительная компания не хочет отказываться от дешевых рабочих рук и ни один милиционер – от взятки за поддельную регистрацию. Для бедноты из Евразии Москва стала магнитом. Недавно председатель московской Думы Владимир Платонов, выступая на "Эхе Москвы", называл невероятные цифры: из десяти с половиной миллионов людей, проживающих в Москве, три миллиона – это нелегальные иммигранты.

Смесь этносов

Когда в столице темнеет, "черные" прячутся по своим пристанищам. Армянин или таджик, который поздним вечером заходит в метро, рискует многим. Ведь ночью метро становится "зоной, свободной от инородцев". И это при том, что "чистых" русских, собственно, не существует. "Поскреби русского, найдешь татарина", – гласит поговорка, которую уже цитировал даже Владимир Путин. На евразийском континенте в результате великого переселения народов и татаро-монгольского нашествия смешались все возможные этносы.

Позже Эрмек рассказал, что более всего киргизы боятся 20 апреля – дня рождения Адольфа Гитлера. В этот день никто не хотел бы оказаться вечером на улице, иностранные рабочие с Кавказа и из Средней Азии остаются в своих жилищах, студентам с неславянской внешностью советуют не выходить из дома. В студенческих общежитиях вводится комендантский час. Официально это называется учениями по противопожарной обороне. Для многих московских евреев 20 апреля – тоже день, когда они предпочитают не выходить на улицу.

Молчание государства и общественности

2 августа – тоже опасный день, российская военная элита отмечает День десантника. Пьяные элитные дебоширы в голубых беретах отправляются на рынки и крушат прилавки торговцев с неславянской внешностью. Общественность молчит. Согласно опросу "Левада-центра", 55% русских поддерживают лозунг "Россия для русских".

Почти ежедневно в России совершаются преступления на национальной почве – с тенденцией к росту, как отмечает правозащитная организация "Сова". Если в 2004 году в Москве в результате преступлений, совершенных на национальной почве, погибли 17 человек, то за первые четыре месяца этого – 25. Наибольшая часть жертв – это представители киргизской диаспоры (12 нападений, 10 убитых), затем – азербайджанской (10 нападений, 3 убитых).

Государство, как и общественность, тоже предпочитает закрывать глаза на происходящее. Московский прокурор Юрий Семин недавно сделал заявление, привлекшее к нему всеобщее внимание. Он не согласен с тем, что мотивом нападений на азиатов и кавказцев является ксенофобия. "Если убили киргиза, то необязательно на национальной почве", – сказал прокурор. Однако существует и другое мнение. "Как считают эксперты, Россия неуклонно движется к опасной черте. За ней – хаос, беспорядки, кровь на улицах, – написал автор государственного информационного агентства РИА "Новости". – Нельзя сказать, что власти такой перспективой не обеспокоены, однако реальных шагов для нормализации обстановки сделано пока крайне мало".

Безмолвное терпение

Женщина-врач в Боткинской больнице берет щипцы, чтобы расширить ноздри киргиза, исходящего кровью. Эрмек скрючивается над ее столом, он стонет от боли. "Не мешайте работать", – сурово приказывает врачиха. И затем: "Умойтесь! Вы пугаете людей". Киргиз выглядит запуганным и безвольным. Он моет лицо, затем руками пытается отчистить запачканную кровью раковину. "Оставьте раковину в покое", – повышает голос женщина. Эрмек молча сносит и это.

Врачиха заполняет историю болезни. Она просит еще раз повторить историю нападения. Киргиз упоминает, что однажды он уже ломал себе нос. Ему приходится предъявить паспорт. "Где регистрация? Давно получена?" – прикрикивает на него врач. Но придраться не к чему. Бумаги у Эрмека в порядке: у него есть миграционная карта, разрешение на работу и московская регистрация.

Расплачиваться приходится жертве

Рентген показывает, что у Эрмека сломан нос. Когда после продолжительного допроса ему все же была оказана помощь, Эрмек, пошатываясь, выходит из кабинета. У входа в больничный корпус стоят пять медсестер и курят. По каким признакам устанавливают сотрясение мозга, спрашиваю я на правах сопровождающего. На меня устремляются неприветливые взгляды: "Если бы у него было сотрясение мозга, его бы не отпустили".